Виват, гардемарины

- Не надо было идти на эти именины... - в который раз с тоской подумал Саша. Он открыл окно и вдохнул холодный осенний воздух.
- Ну а как было не пойти, как не пойти на именины лучшего друга? И так встречаются не часто. У всех семьи, служба. А тут повод собраться как раньше, в бытность учебы в Навигацкой школе, тем паче, что встреча планировалась в узком кругу - Никита с женой, Корсаки и они с Анастасией. Супруга Никиты, была, как говорят, на сносях, потому большого праздника не предполагалось, так, дружеские посиделки, где все свои. С того вечера, когда вернулись от Оленевых все и началось. Или нет, началось все намного раньше? Саша сейчас и сам затруднялся с ответом на этот непростой вопрос. И, что самое обидное, когда встретились они после почти что годичной разлуки, показалось Саше, что все трудности позади, и вот сейчас, наконец, заживут они спокойной семейной жизнью, без Настиных извечных истерик, метаний и переживаний по поводу монаршей несправедливости. Поначалу так оно и было - первые месяцы прошли в мире и согласии. У них был словно новый медовый месяц - с тихими совместными ужинами, разговорами по душам, романтическими вечерами, переходящими в ночи, полные нежности и страсти. Но недаром говорят - лучшее враг хорошего.
Через какое-то время Анастасия страстно захотела ребенка. Как-то так получилось, что раньше они об этом почти и не говорили. Поначалу их семейная жизнь протекала в почти беспрерывных разъездах - Саша - на службе, Анастасия - фрейлина государыни и должна быть в свите. От силы раз- два в неделю проводили они вместе в своем доме. Побудут примерными супругами пару дней и снова разбегаются каждый в свою сторону. После того как Настю отлучила Елизавета от двора, та и вовсе захандрила, заболела, какие уж тут дети.... Так что отсутствие наследников казалось вполне объяснимым. Теперь же, примирившись с собой и с миром, Анастасия жаждала стать матерью. Ей казалось, что только подарив мужу ребенка, станет она по-настоящему хорошей женой. Саша первое время отшучивался, мол ты сама у меня как ребенок, мне кроме тебя никто не нужен.
Анастасия сначала смеялась счастливо, потом лишь улыбалась, потом и вовсе перестала, только молилась и плакала. И опять Саша утешал, жалел, успокаивал, убеждал. Самое обидное, что сам-то вовсе не тяготился отсутствием детей. Будучи девятнадцатым ребенком в семье, он не особенно ценил кровные узы. Возможно, если б сложилось все иначе и была бы жива матушка, то было бы все по другому. И семейные праздники, и тихие вечера в кругу братьев и сестер, теплые мамины руки и счастливый смех отца. Но увы, ничего этого не было в детстве Саши. Все остальные дети хоть понемножку, но застали то время. Старшие больше, младшие совсем по кусочку небольшому, но ведь вкусили же. А у Саши не было этого совсем. Матушка скончалась при его рождении. Что отнюдь не расположило к себе старших детей. То есть все, конечно же, понимали, что новорожденный братик не виноват в сей трагедии, но мыслишки, что если б не он, то было бы все славно, как раньше нет-нет да и проскальзывали. А уж вкупе с особым отношением батюшки к маленькому Саше и вовсе думы эти бередили юные да неокрепшие души... Да и жизнь без матушкиных рук тяжела была в их обедневшем доме. Батюшке, озабоченному чем накормить многочисленных отпрысков, да во что одеть, и как потом вывести в люди было не до нежностей и душевных разговоров. Были б сыты... Поэтому рано повзрослевший Саша никогда не говорил "ты мне как брат". Братьев их эвон сколько, а друзей наперечет. Друг - это больше гораздо и сравнивать нечего. А уж племянников и племянниц он, пожалуй, всех и не назвал бы. Много Беловых на белом свете, а хоть и родня, но словно чужие друг другу... Посему он не роптал на Господа и не молил о наследнике. Даст Бог - хорошо, а нет - так тому и быть. Но Анастасию и это злило и обижало, в запале упрекала она мужа, что, дескать, не дает им Господь ребеночка из-за его, сашиного, нежелания. А Саша-то желал лишь одного - мира и покоя дома. Чтоб прийти со службы и душою отдыхать. Отгородиться от суматошного мира до самого утра, чтоб легко и радостно....А вместо этого дома опять было нелегко - ссоры, раздражение, обиды и упреки. А уж после того памятного вечера Никитиных именин обстановка в доме и вовсе накалилась. Когда вернулись они домой, Анастасия была не в духе, не улыбчива и задумчива.
- Душа моя, ну что ты грустишь? Устала? Продрогла? - мягко спросил он, обнимая ее за плечи. - Может быть выпьем чаю горячего?
- Не хочу, ничего не хочу, - глухо пробормотала Анастасия, укутываясь поплотнее в шаль.
- Настя, ну что ж такое? Что с тобой опять? - Саша старался говорить ласково, но нотки раздражения невольно проступили в его голосе и Анастасия их тут же чутко уловила.
- Прости, милый, я для тебя обуза, я знаю...
- Да о чем ты говоришь? - Белов с трудом сдерживался, чтобы не кричать. Это все твои выдумки, ты жена моя, а вовсе не обуза. Ну не желаешь чаю, давай просто посидим. Хочешь я огонь в камине разожгу? А хочешь вина откроем?
- Ты бы мог тоже жениться на молодой девушке, она б тебе детей родила.... - Анастасия говорила словно бы сама с собой, будто и не слыша мужа.
Саша с трудом сдержался, чтобы не выйти из комнаты, хлопнув дверью. Ну сколько можно, в конце то концов.... Он сдержался, не закричал, не ушел, опять утешал, говорил ласковые слова, уверял, что никто другой никогда ему мил не будет... Анастасия успокоилась лишь тогда, когда пообещал наутро поехать с ней в монастырь на Охте. Там, говорят, была какая-то чудотворная икона и молиться у нее надобно было непременно вместе.
Откровенно говоря, тащиться невесть куда спозаранку в воскресный день Белову совсем не хотелось, но видеть жену в слезах было тоже невыносимо. Так что из двух зол пришлось выбрать меньшее.
Вообще все эти паломнические поездки, долгие выстаивания у чудотворных икон порядком надоели уже Саше, не по сердцу было ему это все. Но заикнуться об этом Анастасии значило вызвать опять слезы, укоры и обвинения. Поэтому Белов старался уклониться от поездок, ссылаясь на службу, усталость после службы и прочие важные и прямо таки неотложные дела. Жена все равно обижалась, упрекала в неусердии, неверии и равнодушии. Но Белов искренне не понимал, почему нельзя молиться в ближнем к дому храме, куда пешком идти от силы минут двадцать, где все родное и знакомое. И, откровенно говоря, Александр чувствовал себя довольно глупо, изо дня в день вымаливая у Господа наследника. Словно ему снова пять лет и просит у папеньки сладости. А проси не проси, конфеты покупались детям только на Рождество, да на Пасху, а слезы лить толку нет. Маленький Саша быстро понял эту нехитрую премудрость. И вот сызнова стоять и просить... Так они и молились вместе, но порознь. Анастасия о том, чтоб Господь даровал им ребенка, а Александр все больше о мире и покое дома, да о том, чтоб жена успокоилась, если для этого надо ей ребенка, пусть будет ребенок, только, Господи, пусть не будет слез, истерик и болезней...

	Виват, гардемарины или снова в путь!